Губки её задрожали, хлынули слезы. С печальным стоном она зарылась личиком в подушечку и разрыдалась, как малыш, сжав кулаки и пытаясь не мыслить о том, как она одинока.
- О Боже, - взмолилась она, ощущая себя углубленно несчастной. - Прошу Тебя. . .
Однако даже в мольбе Шанна не могла именовать то, что умоляла у Господа, и она элементарно печально тихо говорила: «Прошу Тебя. . . ».
В конце концов, тряхнув башкой, как будто желая изгнать сумрачные идеи, она сорвалась с постели и поймала висевший в шкафу долгий белоснежный пеньюар. Её горницы более не могли существовать для нее тихой гаванью, и Шанна, как кочевой привидение, прокралась в наиболее далекие углы отцовского дома в розысках хоть каких-либо воспоминаний, способных отвлечь её всполошённые идеи, однако ни в одной погруженной во сумрак горнице не отыскала такого, что ей было необходимо. Она вяло опустилась сообразно лестнице и, остановившись на пороге гостиной, увидела отца, просматривавшего деловые бумаги.
- Шанна?- В его гласе послышалось изумление. - Что с вами, дитя мое?Я уже собрался идти дремать.